Нессельштраус Ц. Г. «Пляски смерти» в западноевропейском искусстве XV века как тема рубежа Средневековья и Возрождения
При цитировании статьи используйте библиографическую ссылку:
Нессельштраус Ц. Г. «Пляски смерти» в западноевропейском искусстве XV века как тема рубежа Средневековья и Возрождения // Проблемы развития зарубежного искусства от Средних веков к Новому времени. Памяти Цецилии Генриховны Нессельштраус (1919-2010) : Сб. статей / Науч. ред. Раздольская В.И., Лопатина Т.А., сост. Раздольская В.И., Лопатина Т.А.. СПб. : Ин-т имени И.Е.Репина, 2013. 232 с. C. 23-34.
Илл.4. Бернт Нотке. Пляска Смерти. Музей изобразительных искусств, Таллин
Ц. Г. Нессельштраус
«Пляски смерти» в западноевропейском искусстве XV века
как тема рубежа Средневековья и Возрождения1
Илл 3. Михаэль Вольгемут, Вильгельм Плейденвурф. Пляска смерти. 1493. Ксилография. Всемирная хроника Гартмана Шеделя. Нюрнберг. Антон Кобергер. Баварская национальная библиотека
Тема смерти как лейтмотив пронизывает западноевропейскую культуру второй половины ХIV–ХV столетий. Она звучит в литературе разных жанров и направлений – от «Триумфов» Франческо Петрарки и «Богемского землепашца» Иоганна фон Зааца до проповедей Савонаролы и «Корабля дураков» Себастиана Бранта, от стихов Эсташа Дешана до «Зерцала смерти» Пьера Шатлена и поэзии Франсуа Вийона. В изобразительной традиции ни одно столетие в истории европейской художественной культуры не породило такого изобилия мотивов, связанных с темой смерти, как ХV век. Во фресках, алтарной живописи, скульптуре, книжной миниатюре, ксилографиях, гравюре на меди мы постоянно встречаем сюжеты «Трое мертвых и трое живых», «Триумф смерти», «Пляски смерти», «Искусство умирать». Тема смерти широко проникает и в иллюстрации первопечатных изданий – разного рода листовок, религиозно-дидактических сочинений, а также в произведения светской литературы, как, например, «Всемирная хроника» Гартмана Шеделя (илл. 3) или французский «Пастушеский календарь»2. Смерть предстает в этих фресках, гравюрах, рельефах то как старуха с косой, проносящаяся над землей на перепончатых крыльях летучей мыши, то в виде мертвецов с остатками плоти на костях, то в виде скелетов. Триумфальные танцы скелетов, погоня мертвецов за людьми, нескончаемые хороводы, куда мертвые вовлекают живых, гримасничающие черепа кладбищенских оссуариев, леденящие кровь картины тления – таков неполный репертуар макабрических образов в искусстве второй половины ХIV – ХV столетия.
В обширной литературе, посвященной пляскам смерти и другим макабрическим сюжетам ХV в., не раз ставился вопрос о причинах столь широкого распространения этих сюжетов. Несомненно, непосредственным поводом были многие бедствия, обрушившиеся на Европу, – эпидемии чумы, начиная с 1348 г. периодически опустошавшие города, Столетняя война, голод, вторжение турок. Появлявшиеся во множестве листовки, отпечатанные с деревянных досок или посредством книгопечатных прессов, содержали молитвы к «святым заступникам», помещенные под их изображениями. Они донесли до нас отзвук панического страха смерти, охватившего в ХV столетии население Европы. «О святой господин и мученик Себастиан, сколь велики твои заслуги! – гласит текст «чумного листа» 1437 г., сопровождающего изображение сцены расстрела святого лучниками. – Попроси за нас Господа нашего Иисуса Христа, чтобы мы по твоей молитве и за твои заслуги укрыты и защищены были от мучений, и от зловредных эпидемий, и от внезапной смерти, и от всех необычных смертей. Аминь. Господи всемогущий и предвечный! Мы молим Тебя, защити нас за заслуги и по заступничеству Твоего святого мученика Себастиана от мук эпидемий, и от внезапной смерти, и от всех необычных смертей. И если не ради нас, то снизойди, памятуя заслуги Твоего достойного мученика святого Себастиана. И того ради, помоги нам, властвующий в вечности. Аминь»3.
Из «святых заступников» наряду с Себастианом, считавшимся целителем чумы, особенно велика была популярность святого Христофора, изображения которого служили чем‑то вроде талисмана, предохраняющего от внезапной смерти. «В день, когда ты увидишь лик Христофора, ты не умрешь злой смертью», – гласит надпись на ксилографии 1423 г. с изображением Христофора, переносящего через реку младенца Христа4. О живучести этого поверья говорит насмешливое замечание Эразма в «Похвале глупости». «Нужно здесь упомянуть и тех, кто внушил себе глупое, но приятное убеждение, будто стоит человеку посмотреть на статую или икону Полифема-Христофора – и смерть не грозит ему в тот день» [6; с. 52].
И все же при всей катастрофичности бедствий они были скорее поводом, чем причиной столь широкого распространения темы смерти в литературе и изобразительном искусстве ХV столетия. Мне кажется, прав современный французский историк Жан Деламю, считающий успех этой темы одним из проявлений великого страха, который охватил Европу в переломный период ее истории [8]. Тогда поколебались казавшиеся дотоле незыблемыми основы средневекового общества – папство, чей авторитет был подорван авиньонским пленением и последовавшей за ним великой схизмой, и империя, подвластность которой законам времени была продемонстрирована крушением тысячелетней Византии и глубоким кризисом Германской империи. Эти события сопровождались социальными потрясениями, распространением ересей и реформационных движений, наконец, новой и самой сильной вспышкой эсхатологических ожиданий, приуроченных к 1500 г.
В литературе, посвященной «Пляскам смерти», подробно рассматривался также вопрос об истоках этой темы. Бесспорно, тема смерти всегда волновала человечество, и многое в культуре ХV столетия опирается на традиции, восходящие к глубокой древности. Однако, вопреки чрезвычайно распространенному мнению5, тема смерти, как она предстает в литературе и изобразительном искусстве ХV в., не была унаследована от Средневековья. Если в литературе, например, есть известное формальное сходство в стихотворениях, начинающихся словами «Ubi sunt?» («Где ныне?»), то по смыслу между стихами Якопоне да Тодди «О мире, сражающемся за суетную славу» (ХIII в.) или Эсташа Дешана (конец ХIV в.) с одной стороны и Франсуа Вийона с другой имеется существенное различие. В поэзии Средневековья власть, могущество, слава объявляются призрачными с позиции «презрения к миру», тогда как в стихах Вийона звучит горькое сожаление о быстротечности времени и мимолетности земных радостей.
Еще больше различий в интерпретации темы смерти в изобразительном искусстве Средневековья и ХV столетия. Собственно, в средневековом искусстве смерть, по удачному выражению Жака Ле Гоффа, является «великим отсутствующим»6. Изображения ее появляются лишь в редчайших случаях, причем иконографически они не имеют ничего общего с мертвецами и скелетами ХV столетия. В искусстве Средневековья смерть предстает в обычном человеческом обличье, смысл же изображенного раскрывается с помощью надписей или атрибутов. В большинстве случаев это апокалипсический всадник на «бледном коне», скачущий в ряду трех других. Сошлемся для примера на миниатюру «Апокалипсиса» из Сен-Севера начала ХI в., где всадник на «бледном коне» ничем не отличается от своих собратьев7. Между тем в графических циклах ХV в. на сюжеты «Апокалипсиса», как, например, в гравюрах Кёльнской Библии 1478–1479 гг. или в знаменитом цикле Дюрера на ту же тему (1488 г.), всадник на «бледном коне» предстает уже в виде мертвеца с вскрытым чревом и косой в руках, что соответствует характерной для ХV в. иконографии.
Один из крайне немногочисленных примеров персонификации изображения смерти в средневековом искусстве мы находим в миниатюре «Распятие» Евангелия аббатисы Уты из Нидермюнстера (Х в., Регенсбургская школа)8. У подножия Креста по левую руку от Христа помещена маленькая фигурка скорчившейся женщины с завязанным лицом. В бессильной злобе она сама ранит себя копьем. Всем своим обликом она противопоставлена нарядной и радостной «жизни», находящейся по другую сторону Креста. Здесь представлен, таким образом, Триумф Христа над смертью. Итак, смерть в интерпретации Средневековья – зло, побежденное Христом, что составляет разительный контраст с характерными для ХIV–ХV столетий «Триумфами смерти» или изображениями ее в виде царицы, повелевающей людьми. Приведем для примера гравюры из книги Иоганна фон Зааца «Богемский землепашец», изданной в 1463 г. в Бамберге Альбрехтом Пфистером. Здесь смерть предстает в виде мертвеца в короне и со скипетром в руке, восседающего на троне. Такое изображение вполне соответствует тексту. «Ты спрашиваешь, кто мы, – обращается она к обвиняющему ее вдовцу, – мы орудие Божье, госпожа смерть, справедливый косарь… Все царства мира были бы нашими, если бы мы оставляли людям жизнь, поддавшись всяким их вымыслам и бредням или снисходя к их любви и страданиям; все цари надели бы на нашу голову свои короны, вложили бы скипетры в нашу руку, и даже трон папы и его тройная тиара принадлежали бы нам» [9; kap. 6, S. 6].
Нет в средневековом искусстве и устрашающих картин тления. Напротив, умершие даже в преклонном возрасте обычно изображались на надгробных плитах молодыми и прекрасными, какими они должны пробудиться в час Страшного Суда. Вообще Средневековье проповедовало отвращение скорее к живой плоти, нежели к мертвой. «Красота тела сосредоточена лишь в коже, если бы люди видели то, что находится под нею… они приходили бы в ужас при одном лишь виде женщин», – писал в Х в. клюнийский аббат св. Одо, повторяя мысль многих своих предшественников [11; p. 194]. Сожаление о недолговечности тела, ужас перед тлением, которому обречена плоть после смерти, – удел ХV в. «А женщин плоть, о правый Боже, / нежна, бела, как майский цвет, / ужель с тобою будет то же? / Да! В рай живым дороги нет», – сетует Вийон9 [1; c. 76]. Ему вторит король Ренэ, поместивший над могилой своей возлюбленной в монастыре целестинцев в Авиньоне стихи, написанные от имени умершей: она оплакивает утраченные радости жизни [11; S. 195]. Рядом некогда находилось погибшее впоследствии изображение женщины с тронутым тлением телом. Отсюда начинается путь к надгробиям последующих столетий, представляющим наглядно ужасы смерти.
Тема разложения и тления проникает в изобразительное искусство лишь на исходе Средневековья, во второй половине ХIV в. По-видимому, в это время сложилась легенда о «Трех мертвых и трех живых», повествующая о встрече трех королей с их умершими предшественниками, которые преследуют их со словами: «Мы были такими, как вы, и вы будете такими, как мы». Вариант этой темы представлен в левой части фрески пизанского Кампо Санто «Триумф смерти», написанной в 1350-х гг. В правой части росписи мы видим летящую старуху – смерть с косой, разящую молодых и не внимающую призывам калек и нищих. Роспись эта, несомненно, навеяна первой вспышкой «черной смерти» в 1348 г. Она представляет собой вариант темы смерти, характерный для проторенессансной Италии. Быть может, он возник под влиянием только что завершенной поэмы Петрарки «Триумфы», содержащей, наряду с триумфами любви и целомудрия, триумф смерти. Известно, что фрески на эту тему были написаны во второй половине XIV в. еще в ряде итальянских церквей. Не чуждо образам смерти и тления искусство периода расцвета Раннего Возрождения. Так, во фреске Мазаччо «Троица» в церкви Санта Мария Новелла во Флоренции есть изображение саркофага с останками умершего. Помещенная над ним надпись гласит: «Я был некогда таким, как вы, и вы будете такими, как я».
Из всех вариантов макабрических сюжетов наиболее распространены в ХV в. «Пляски смерти». Особенно популярны они во Франции и Германии. Литературная редакция их возникла, по-видимому, в конце XIV в., а изобразительный вариант – в первой четверти ХV в. Полагают, что одной из первых росписей на эту тему была знаменитая фреска на стене галереи кладбища при монастыре в честь невинно убиенных младенцев в Париже10, выполненная в 1423-м или 1424 г. Кладбище это было одним из самых популярных мест в тогдашнем Париже, о чем говорят многочисленные источники, а также упоминания в литературных произведениях, как, например, в «Большом завещании» Франсуа Вийона или в «Гаргантюа и Пантагрюэле» Рабле. Хоронить здесь считалось почетным, а так как места всегда не хватало, старые могилы раскапывали, а кости ссыпали в открытые оссуарии, выставленные напоказ публике, охотно посещавшей кладбище. Это служило наглядным примером всеобщего равенства перед смертью, что нашло отражение в словах Вийона, с насмешкой завещающего свои очки слепцам из госпиталя «Трехсот», дабы помочь им отличить кости честного человека от костей негодяя на кладбище Невинных [1; с. 149]. Идеей всеобщего равенства перед смертью проникнут и замысел росписи, состоявшей из длинной вереницы танцующих пар. Представители всех сословий вовлекались здесь в хоровод их партнерами – мертвецами, представленными в виде скелетов с остатками плоти и вскрытым чревом. Роспись сопровождалась стихами, написанными в 1376 г. французским поэтом Жаном Ле Февром. Приглашения к танцу перемежались в них с жалобами и стенаниями жертв.
Фреска на кладбище Невинных не сохранилась, в XVII в. стена была снесена. Все же мы можем получить представление о росписях на эту тему по более поздним памятникам, возникшим под влиянием этой фрески и сохранившим ее иконографию, которая определила характер всех последующих изображений «Плясок смерти» в живописи и графике. Примерами могут служить фрески во французских монастырях Ла- Шез-Дье (Верхняя Луара) и Ла-Ферте-Лупьер (Ионн). Сюжет этот проник и в монументальную живопись других стран. Большой известностью пользовались утраченные ныне два цикла фресок в Базеле, роспись Бернта Нотке в Любеке, с которой связаны хранящиеся в музее Таллина панно с изображениями на тот же сюжет (илл. 4). Фреска аналогичного содержания сохранилась до наших дней в Мариенкирхе в Берлине.
Илл.5. Ги Маршан. Пляска смерти. 1485. Ксилография. 512×767 мм Национальная библиотека, Париж
Большое распространение получили «Пляски смерти» и в ксилографии: в блокбухах и первопечатных изданиях. Только здесь хороводы по необходимости разделены на танцующие пары. К числу ранних произведений подобного рода принадлежит блокбух из собрания Гейдельбергского университета (1460‑е гг.). В 1485 г. вышло парижское издание «Плясок» Ги Маршана, где прототипом гравюр послужили фрески кладбища Невинных, подписи же повторяют стихи Ле Февра (илл. 5). Ввиду исключительного успеха книги Маршан напечатал позднее еще женские «Пляски смерти» со стихами Марциала д’Овернь. Из немецких первопечатных изданий известны гейдельбергское (Генрих Кноблохцер, 1488–1489 гг.) и любекское (типограф «маковой головки», 1489 г.).
Говоря о великом страхе, охватившем Европу в XIV–XVII столетиях, Жан Деламю различает два его уровня: низший, народный, и верхний, названный им элитарным; «Пляски смерти» принадлежат нижнему уровню. В них живут отзвуки дохристианских народных поверий о кладбищенских плясках мертвецов. Хельмут Розенфельд [15], Штефан Козаки [7] и другие исследователи, занимавшиеся «Плясками смерти», сходятся на том, что танцует в хороводах не сама смерть, а лишь ее посланцы. Это мертвецы, умершие двойники тех, кого они вовлекают в хоровод. Поверья о кладбищенских плясках идут вразрез с церковным учением об отделении души от тела в момент кончины человека. Долгое время эти поверья осуждались как языческие. В книге «Проблемы средневековой народной культуры» А. Я. Гуревич приводит текст пенитенциалия ХI в., где кающемуся задается вопрос, не участвовал ли он в погребальных плясках, придуманных язычниками, которых обучил этому дьявол [2; с. 148]. Лишь на исходе Средневековья, в XIV в., возникла компромиссная версия о «бедных душах» – душах чистилища, иногда возвращающихся в свои тела. И все же исключительная популярность «Плясок» никогда не одобрялась церковью.
Илл.6. Мастер E. S. Искусство умирать. 1465. Ксилография. 91×69 мм Музей Ашмолен. Университет. Оксфорд
Быть может, в противовес им была создана около 1465 г. новая интерпретация темы смерти, получившая воплощение в циклах гравюр и блокбухах под названием «Ars moriendi» («Искусство умирать»)11 (илл. 6). Серия «Ars moriendi» – род пособия для священников, дающих последнее причастие в час кончины. Она состоит из одиннадцати гравюр, в которых представлена борьба сил добра и зла за душу человека. В них нет ни самой смерти, ни мертвецов, зато появляется главный враг человечества – дьявол. Пять раз искушает он умирающего, пять раз утешают и одобряют его (человека. – Прим. ред.) ангелы, и лишь после того наступает торжество добра. В книге царит дух аскетизма. Все земные помыслы человека предстают в ее гравюрах как результат ниспосланных дьяволом искушений. Серия «Ars moriendi» соответствует той духовной атмосфере, в которой возник миф об осаде дьяволом с его воинством христианского мира. Этот миф породил и «охоту на ведьм», и массовые преследования еретиков и иноверцев святой инквизицией, сотрясавшие Европу с конца ХV по ХVII столетие.
Из двух главных вариантов решения темы смерти в искусстве ХV в. первый оказался более долговечным. Тема «Ars moriendi», более тяготеющая к прошлому, несмотря на первоначальный успех, не перешагнула границы столетия. Отзвук «Плясок смерти» мы находим еще в искусстве наших дней.
Итак, тема «Плясок смерти» не является средневековой. Художественная культура той поры отразила скорее страх перед адом, нежели перед концом земного существования. По выражению Ле Гоффа, смерть была первым открытием человека на пороге Нового времени [13; p. 416]. Страх смерти нашел отражение в искусстве тогда, когда человек вновь открыл ценность сотворенного, не вечного земного мира, подвластного законам времени. Именно тогда появились персонифицированные изображения смерти и ее посланцев в виде наводящих ужас мертвецов и скелетов и была создана новая иконографическая традиция, не имеющая аналогий в искусстве Средних веков поры его расцвета и зрелости. Следует также отметить, что, получив особенно широкое распространение в переходный период между Средневековьем и Ренессансом, макабрические сюжеты не исчезли после XV столетия, найдя продолжение в искусстве XVI, XVII и XVIII вв. Вспомним хотя бы прославленные серии гравюр Ганса Гольбейна или «Триумф смерти» Питера Брейгеля. Впоследствии к макабрическим сюжетам добавляется еще родственный им мотив «vanitas vanitatis» («суета сует»), особенно полюбившийся в XVII столетии.
Примечания
1 Настоящая статья была опубликована в сборнике «Культура Возрождения и Средние века», подготовленном Комиссией по культуре Возрождения Научного совета по истории мировой культуры РАН совместно с отделом истории общественной мысли Института всеобщей истории РАН. В основу сборника были положены материалы научной конференции «Культура Возрождения и средние века», прошедшей в Москве в 1987 г. [3; с. 141–148]. В указанной публикации иллюстрации отсутствовали. Редакторы настоящего сборника взяли на себя ответственность и дополнили текст соответствующими изображениями. – Прим. ред.
2 Примерами могут служить гравюра «Imago mortis» с танцующими скелетами во «Всемирной хронике» Гартмана Шеделя [16] (илл. 3) или изображение вырывающегося из пасти Левиафана всадника-смерти в «Пастушеском календаре» [12] и многочисленные последующие издания французских «Пастушеских календарей».
3 Ксилографический «Чумный лист», датированный 1437 г., выполненный в районе Швабии, Вена, Альбертина, S. 164 (воспроизведен в книге «Geschichte der deutschen Graphik vor Dűrer» [10; Tafel X]).
4 Так называемый Буксгеймский Христофор, 1423 г., первая датированная европейская ксилография, происходит из района Базеля или Боденского озера, Манчестер, библиотека Джона Райландса, S. 1349. (Многократно воспроизводился, см., например: [10; Tafel VIII]).
5 В западноевропейской литературе тему «Плясок смерти» часто называют средневековой. Это отражено в наименовании ряда посвященных «Пляскам смерти» работ, например, книг Хельмута Розенфельда [15] или Штефана Козаки [7]. Однако при этом обычно оговаривается, что данная тема появляется в изобразительном искусстве лишь в конце XIV – начале XV столетия. Позднее происхождение «Плясок смерти» отмечал еще Эмиль Маль в своей работе 1908 г. «Религиозное искусство Позднего Средневековья во Франции» [14; p. 347]. Как сюжет, характерный для XV в., рассматривает «Пляски смерти» и Йохан Хейзинга в изданной впервые в 1919 г. книге «Осень Средневековья» [11; S. 190ff.]. Наконец, Жак Ле Гофф наиболее точно определил макабрические сюжеты как порождение сознания, возникшего на пороге Нового времени [13; p. 24, 419, 615]. Тем не менее в неспециальной литературе очень часто можно встретить упоминание «Плясок смерти» и других макабрических сюжетов как типичных для всего Cредневековья. Например, Бертран Рассел в статье «Жизнь в Средние века» (1925 г.) характеризует «Пляски смерти» как «любимый сюжет средневековья» [4; с. 63]. Подобная точка зрения проникла в отечественную литературу, в особенности при противопоставлениях средневековой культуры и Возрождения. В книге Р. Хлодовского «Франческо Петрарка» читаем: «Средние века пугали смертью и чаще всего подчеркивали в ней безобразие разложения» [5; с. 153].
6 «Среди многих страхов, заставляющих их [людей Средневековья] дрожать, страх смерти был самым слабым; смерть – великий отсутствующий средневековой иконографии» [13; p. 24].
7 «Апокалипсис» из Сен-Севера, около середины ХI в., Париж. Национальная библиотека. MS. Lat. 8878. fol. 109 r. Над головой всадника надпись «mors» («смерть»).
8 Евангелие Уты из Нидермюнстера. Регенсбург 1002–1025 гг. Мюнхен. Государственная библиотека. Clm. 13601. fol. 3 v. Над головой женщины также имеется надпись «mors».
9 Чрезвычайно типична для XV в. нарисованная Вийоном в этом же стихотворении картина тления – «смерть крутит в узел плети вен, / провалит нос, обтянет кожу, / наполнит горло черный тлен, / могильный червь скелет обгложет».
10 Кладбище это было посвящено невинно убиенным царем Иродом младенцам Вифлеема, реликвии которых подарил монастырю король Людовик IХ. См.: [11; s. 206–207].
11 Таково мнение Эмиля Маля. См.: [14; p. 380–381].
Библиография
1. Вийон Ф. Стихи. М., 1963.
2. Гуревич А. Я. Проблемы народной средневековой культуры. М., 1981.
3. Нессельштраус Ц. Г. «Пляски смерти» в западноевропейском искусстве XV в. как тема рубежа Средневековья и Возрождения // Культура Возрождения и Средние века. М. : Наука. 1993. С. 141–148.
4. Рассел Б. Почему я не христианин. М., 1987.
5. Хлодовский Р. Франческо Петрарка. М., 1974.
6. Эразм Роттердамский. Похвала глупости. М., 1960.
7. Cosacchi St. Makabertanz. Der Totentanz in Kunst, Poesie und Brauchtum des Mittelalters. Meisenheim am Glan. 1965.
8. Delumeau J. La peur en Occident (XIV–XVIII siècles). Une cité assiégée. P., 1978.
9. Der Ackermann aus Böhmen / Textausgabe von A. Hubner. Leipzig, 1964.
10. Geisberg M. Geschichte der deutschen Graphik vor Dűrer. B., 1939.
11. Huizinga J. Herbst des Mittelalters. Stuttgart, 1969.
12. Le Compost et Calendrier des Bergiers. P. : Pierre Le Rouge, 1493.
13. Le Goff J. La civilization de l’Occident médiéval. P., 1965.
14. Male E. L’art religieux de la fin du Moyen âge en France. 6-e ed. P., 1969.
15. Rosenfeld H. Der mittelalterliche Totentanz. Műnster, Köln, 1954.
16. Schedel H. Weltchronic. Nűrnberg : Anton Koberger, 1493.
17. Villon F. Œuvres poétiques. P., 1965.
Нессельштраус Ц. Г. «Пляски смерти» в западноевропейском искусстве XV века как тема рубежа Средневековья и Возрождения // Проблемы развития зарубежного искусства от Средних веков к Новому времени // Науч. ред. и сост. Раздольская В.И., Лопатина Т.А. : Сб. статей. СПб. : Институт имени И.Е.Репина, 2013. С. 23-34.
